Расхожим местом стала усталость Европы, деформированность её культурной матрицы, исчезновение её традиционных ценностей. До 1945 года это был рычащий волк или медведь, вздыбившийся в смертельной схватке с внешним миром. После 45-го Европа стала скулящим, больным животным, валяющимся в ногах победителей. Об этом часто говорится, как о само собой разумеющемся, но мало кто вдумывается в масштаб и глубину этого факта.
Ещё 40-50 лет назад в Европе были какие-то остатки жизни. Даже покорённая Германия, оккупированная, платящая репарации «израилю» и всему остальному миру, ещё состояла из стиснувших зубы людей, сохраняющих тень былого упорства. «Ничего, переможем», — казалось, бормотали они, поднимая из руин вдребезги разнесённую страну (с помощью турок). Ничего этого не осталось.
Поколение, которому было 25 лет в 1945-ом, выбито полностью. Оставались 50-летние старики и пощажённые американскими бомбами малолетки. К 60-му году народилось новое поколение, оно представляло собой расслабленную труху в середине 80-х. Сейчас в Германии преобладает третье и четвёртое поколения. Это люди, которые дезориентированы полностью. У них нет в голове никакого дискурса, никаких векторов, никаких значимых для них экзистенциально конструктов. Они просто никто.
Конечно, ситуация в других странах Европы не столь обострённо жестока как в Германии. Но Германия — показатель. Она — авангард распада. Сегодняшние европейцы эпохи Брюсселя отличаются от европейцев времен Аденауэра и раннего НАТО не меньше, чем те — от героев «Великой армии Наполеона».
У современной Европы нет лидеров, нет ни аденауэров, ни тэтчер, не говоря уже о черчиллях и де голлях. Социум «съел» человеческий фактор настолько, что никто не может выйти за рамки гештальта «дрожащей твари». Если раньше находились европейцы, задававшие себе вопрос Раскольникова: «кто я, тварь дрожащая или право имею?», то теперь... Теперь сама постановка такого вопроса уже есть мыслепреступление.
Практически вся немецкая литература XIX века и вся русская попадают в запрещённый список экстремизма, составленного оккупационными цензорами. Собственно, это было сразу после войны. Сейчас эти цензорные советы уже не нужны. Никто и так не будет читать Гёльдерлина или писать стихи, как Готфрид Бенн. Не будет больше селинов, гамсунов...
Но не только явных лидеров не стало в Европе, рухнуло также и невидимое руководство. Высшая масонерия, над которой «не капало», теперь в полной растерянности. Дождь глобального разложения поливает её вовсю, а зонтиков у них, масонов, нет. И теперь они мокрые, как перепуганные курицы: кудахчут и бестолково мечутся, испуская невидимые миру слёзы.
Что же случилось с элитой Запада, почему она вдруг стала такой ничтожной? Когда говорят, что рыба гниёт с головы, то думают, что это метафора. Думают, что это о коррупции. Мол, сначала на лапу берёт министр, а в конце концов и рядовой полицейский. Это большое заблуждение. «Рыба гниёт с головы» — это о философии. На Западе её просто не стало. Кончились думающие люди. Прогнили мозги. На философском безрыбье в роли могучих раков раздвигают клешни славой жижеки и хабермасы, делёзы и левинасы...
Короче, всё это постмодернистская шушера, которая воспринимает философию, как предлог для интеллектуального мошенничества. Последним реальным философом был Хайдеггер, философская судьба которого неотъемлема от ушедшей в небытие Европы первой половины ХХ века.
Что же случилось с философией на её родине? Мы имеем в виду не Грецию и не Германию, а Европу в целом, как территорию торжествующего логоса. Мысль, которая довлела над человечеством от Платона до Гегеля, полностью исчерпалась. Хайдеггер просто констатировал коллапс интеллектуального контента Запада. Европейская мысль была ни чем иным, как всесторонне и глубоко продуманным пантеизмом. За редчайшими исключениями всё, что росло на европейской мыслительной грядке, было целиком посвящено повторению и возобновлению пантеистического дискурса.
«Конец Европы как цивилизационного критерия», Гейдар Джемаль
#Европа #Германия #Гайдар #Джамаль #рекомендация
Расхожим местом стала усталость Европы, деформированность её культурной матрицы, исчезновение её традиционных ценностей. До 1945 года это был рычащий волк или медведь, вздыбившийся в смертельной схватке с внешним миром. После 45-го Европа стала скулящим, больным животным, валяющимся в ногах победителей. Об этом часто говорится, как о само собой разумеющемся, но мало кто вдумывается в масштаб и глубину этого факта.
Ещё 40-50 лет назад в Европе были какие-то остатки жизни. Даже покорённая Германия, оккупированная, платящая репарации «израилю» и всему остальному миру, ещё состояла из стиснувших зубы людей, сохраняющих тень былого упорства. «Ничего, переможем», — казалось, бормотали они, поднимая из руин вдребезги разнесённую страну (с помощью турок). Ничего этого не осталось.
Поколение, которому было 25 лет в 1945-ом, выбито полностью. Оставались 50-летние старики и пощажённые американскими бомбами малолетки. К 60-му году народилось новое поколение, оно представляло собой расслабленную труху в середине 80-х. Сейчас в Германии преобладает третье и четвёртое поколения. Это люди, которые дезориентированы полностью. У них нет в голове никакого дискурса, никаких векторов, никаких значимых для них экзистенциально конструктов. Они просто никто.
Конечно, ситуация в других странах Европы не столь обострённо жестока как в Германии. Но Германия — показатель. Она — авангард распада. Сегодняшние европейцы эпохи Брюсселя отличаются от европейцев времен Аденауэра и раннего НАТО не меньше, чем те — от героев «Великой армии Наполеона».
У современной Европы нет лидеров, нет ни аденауэров, ни тэтчер, не говоря уже о черчиллях и де голлях. Социум «съел» человеческий фактор настолько, что никто не может выйти за рамки гештальта «дрожащей твари». Если раньше находились европейцы, задававшие себе вопрос Раскольникова: «кто я, тварь дрожащая или право имею?», то теперь... Теперь сама постановка такого вопроса уже есть мыслепреступление.
Практически вся немецкая литература XIX века и вся русская попадают в запрещённый список экстремизма, составленного оккупационными цензорами. Собственно, это было сразу после войны. Сейчас эти цензорные советы уже не нужны. Никто и так не будет читать Гёльдерлина или писать стихи, как Готфрид Бенн. Не будет больше селинов, гамсунов...
Но не только явных лидеров не стало в Европе, рухнуло также и невидимое руководство. Высшая масонерия, над которой «не капало», теперь в полной растерянности. Дождь глобального разложения поливает её вовсю, а зонтиков у них, масонов, нет. И теперь они мокрые, как перепуганные курицы: кудахчут и бестолково мечутся, испуская невидимые миру слёзы.
Что же случилось с элитой Запада, почему она вдруг стала такой ничтожной? Когда говорят, что рыба гниёт с головы, то думают, что это метафора. Думают, что это о коррупции. Мол, сначала на лапу берёт министр, а в конце концов и рядовой полицейский. Это большое заблуждение. «Рыба гниёт с головы» — это о философии. На Западе её просто не стало. Кончились думающие люди. Прогнили мозги. На философском безрыбье в роли могучих раков раздвигают клешни славой жижеки и хабермасы, делёзы и левинасы...
Короче, всё это постмодернистская шушера, которая воспринимает философию, как предлог для интеллектуального мошенничества. Последним реальным философом был Хайдеггер, философская судьба которого неотъемлема от ушедшей в небытие Европы первой половины ХХ века.
Что же случилось с философией на её родине? Мы имеем в виду не Грецию и не Германию, а Европу в целом, как территорию торжествующего логоса. Мысль, которая довлела над человечеством от Платона до Гегеля, полностью исчерпалась. Хайдеггер просто констатировал коллапс интеллектуального контента Запада. Европейская мысль была ни чем иным, как всесторонне и глубоко продуманным пантеизмом. За редчайшими исключениями всё, что росло на европейской мыслительной грядке, было целиком посвящено повторению и возобновлению пантеистического дискурса.
«Конец Европы как цивилизационного критерия», Гейдар Джемаль
1
1
